Г.Л. Дегтярев: По жизни меня ведет чувство ответственности
– Геннадий Лукич, расскажите, пожалуйста, о своих корнях, о родителях. Какие уроки вынесли Вы из родительского дома…
– Мы жили в Пермской области, довольно далеко от областного центра – в 175 километрах. Мой отец – Лука Степанович – был лесником, а мама – Марфа Демьяновна – его помощницей во всем, домохозяйкой.
У отца было 3 класса образования, дальше учиться он не стал – из школы за что-то выгнали. Но, видимо, он был очень способный – всем детям в нашей семье помогал решать задачки. Старшей сестре, например, он все задачки решал. Объяснить ничего не мог, особенно в старших классах, и как он их решал – не знаю, но ответ всегда был правильный. Мне потом мужчины местные говорили: у тебя отец талантливый, математик…
Отец был на финской войне, заболел там туберкулезом, поэтому в начале Великой Отечественной войны на фронт его не взяли. Попал туда позже, сразу на Курскую дугу. Дошел до Варшавы, там его ранили и демобилизовали.
Мама была из глубоко верующей семьи, абсолютно безграмотная. Позже выучила алфавит, научилась писать письма по буквам. Не знаю, шло ли это от веры или чего-то другого, но мама была очень правильной во всем – работящей, честной, порядочной. С детства она нам внушала: все, что плохо, Богом не воспринимается, все, что Богу не угодно, мы делать не должны. Так мы и жили, все в детстве прилежно молились, держали пост.
Мама родила 11 детей, через каждые 2–3 года. Я был третьим по рождению, но стал вторым после смерти брата. Впереди меня сестра, так что после отца я был старшим мужчиной в доме. Сейчас нас девять – пять сестер и четыре брата. Домашняя закваска оказалась крепкой: все мои братья и сестры вышли, что называется в люди – все получили образование.
Именно неграмотная моя мама дала мне напутствие на учебу. Когда я закончил 10 классов, отец особенно не настаивал на том, чтобы я уехал куда-то учиться – детей было полно, надо было много работать дома, помогать. Но мама мне сказала: “Поезжай, сынок, если не будешь учиться, всю жизнь, как я, в навозе провозишься”. Как-то мне это запало в душу…
– И Вы, лесной житель, выбрали специальность авиационного инженера?
– Я хотел стать летчиком… Помню, был такой старый фильм: деревенский парень, став летчиком, прилетел в свою деревню. Кружит над нею, и вся деревня бежит его встречать. Он в одну сторону полетел – все бегут за ним, он в другую – все туда же. Точно такая же ситуация была и у нас в деревне. Был у нас один парень – летчик, он работал в Перми в системе ДОСААФ. Прилетел он как-то к нам в Тойкино, и все ребята бегали за его самолетом. А сел он рядом с моим домом. Это произвело сильнейшее впечатление. Решил: буду летчиком! Но не прошел по зрению. Ну, значит, буду строить самолеты! Посмотрел по справочнику, где этому учат: Москва, Самара, Казань, Уфа. И выбор был простой. Москва далеко, и жизнь там гораздо дороже. А я на помощь из дома не мог рассчитывать. Самара – тоже далековата. Выбрал Казань – она ближе всех.
Приехал в КАИ, и глаза от выбора специальностей разбежались – куда подавать-то? На двигателиста, радиста, прибориста я мог учиться в Перми – там есть политехнический институт. Раз уж в Казань приехал, надо, – думаю, – подавать на самолетный факультет.
– Помните себя на первом курсе?
– В первый свой студенческий год я очень многое осознал.
Учился я всегда очень легко, и в школе, и потом в институте все сессии сдавал досрочно, иногда на месяц раньше. С математикой никогда никаких проблем не было. Только вот черчение на первом курсе… Решил конструктором стать, а чертить совсем не умею – в школе у нас черчения не было. Ничего не могу представить! Все время убивал на чертежи. Первый семестр весь – кошмар какой-то: не понимаю и все. Экзамены уже все на отлично сдал, а начерталки боюсь. По черчению у нас был классный преподаватель – Николай Иванович Двинянинов. Он меня уязвил: “Что-то, Дегтярев, не идет у тебя черчение”.
Тогда я сел за книгу Гордона по начерталке и прочитал ее от корочки до корочки очень тщательно. И вдруг прозрел, пришло понимание. Прихожу на экзамен к Николаю Ивановичу, отвечаю на все вопросы, он мне дополнительные задачки дает – я их щелкаю. Он был удивлен: “Я не могу не поставить тебе пятерку!” Вот так был сделан важный вывод: упорством можно многого добиться.
– И материальные трудности решали самостоятельно? Ведь они были?
– Конечно, как у всех. Я только в первом семестре нигде не работал. Мне нужно было понять, на что я способен. Сессию сдал на отлично, понял, что учиться я могу. А уже во втором семестре подрабатывал грузчиком. Я должен был учиться отлично, чтобы стипендия была повышенной – ждать помощи из дома было невозможно. Помню, после первого курса летом я подработал и купил сестре пальто. Это для семьи было событие. А вообще тогда наши потребности студенческие были скромные. Стипендии на еду, трусы-носки-майки хватало. Я еще маме в письмах докладывал: здесь хорошо, в столовой берешь чай, хлеба белого, вкусного сколько хочешь! Хрущев в 1956 году ввел бесплатный хлеб в столовых – студенты пировали. Я ел только белый. У нас в Перми в основном рожь растет, и белый хлеб дома мы ели только по праздникам. А здесь, в Казани, я отъедался белым – ржаного до сих пор есть не могу.
– Расскажите, как Вы начали работать.
– На распределении я был первым. Можно было поехать в Москву, в Подмосковье – там создавались новые развивающиеся ракетно-космические фирмы. Но с Урала к нам на распределение приехал засекреченный товарищ: “Ребята, кто хочет на Урал?” Мы: а что там делать? Он: там увидите. Мы все допытывались, что там – динамика, аэродинамика, двигатели, что? А он: там есть всё. Как потом оказалось, это был секретный центр, наподобие Арзамаса-16. Многие наши ребята захотели туда поехать. Время это было голодное. А у меня уже семья была, сын родился, надо было быть кормильцем. И мы поехали в Челябинскую область. Там был в сравнении с Казанью рай земной. В магазинах – фрукты, жена как-то купила сразу пять гусей. “Куда столько?! – А вдруг потом больше не будет”…
Короче говоря, это была закрытая зона, в которой главную роль играли физики, а мы, инженеры-механики, были на подхвате. Я очень скоро понял, что попал на работу не по профилю. Отработав два года, решил уехать. Главный конструктор, узнав об этом, уговаривал меня остаться, заняться физикой, газодинамикой у академика Забабахина. Но я уже жену с сыном отправил в Казань, она заканчивала КАИ. И сам вскоре вернулся сюда, поступив в аспирантуру к Талгату Касимовичу Сиразетдинову. И дальше из КАИ – никуда.
– А хотелось где-нибудь еще попробовать свои силы?
– Моим местом стал КАИ. Хотя в 1967 году, после защиты кандидатской диссертации, меня пригласил на работу в КХТИ его ректор Петр Анатольевич Кирпичников. Что немаловажно было тогда, сразу предложил квартиру. Тогда на Танкодроме построили межвузовский дом. Меня отговорили Талгат Касимович и наш тогдашний ректор Рашид Шакирович Нигматуллин. Я остался в КАИ на кафедре динамики полета. А квартиру мне дали от КАИ в том же доме. Нигматуллин был главным за-стройщиком, и каистам было отведено больше всего квартир. Саламашкин жил рядом со мной в такой же полуторке.
– Геннадий Лукич, Вы состояли в партии?
– Очень долго был беспартийным. Как я уже говорил, мама у меня была верующей, она не позволила мне вступить в пионеры. А когда я в 10 классе вступил в комсомол и признался ей в этом, она меня отругала, обиделась на меня, но потом простила. В КАИ пришел комсомольцем, но в партию не собирался. Да в нее и не так просто было вступить. В 1970 году был объявлен дополнительный набор к 100-летию Ленина. И меня мой однокашник-приятель подбил: “Лукич, давай вступим в партию”. – “Давай”. – “Давай завтра?” Назавтра я добросовестно подал заявление. А он так и не собрался…
Да все равно в то время люди с активной жизненной позицией оказывались в партии. Так и я в ней оказался.
Вообще мою линию жизни определила не партия, конечно, а именно то, что называют активной жизненной позицией.
Я 11 лет руководил в институте НИРСом. Сказали: надо хорошо поставить это дело. Это был почти приказ. И я работал, ездил вместе со студентами по выставкам и конференциям в Москву, по всему Поволжью. Когда защитил докторскую, мне сказали: надо поработать в парткоме, в учебном секторе. Работал. Когда стала умирать кафедра АП-3 после отъезда в Москву и Питер двух ее лидеров, ко мне пришли оставшиеся на ней пять сотрудников: спасай, приходи на кафедру. Пришел. Поехал в Москву хлопотать об открытии какой-нибудь специальности, чтобы кафедру оживить. А клерки со мной не разговаривают – статуса заведующего кафедрой им мало, они только с проректорами разговаривают. Так, – думаю, – значит надо становиться проректором. Вот почему, когда Юрий Васильевич Кожевников позвал меня в проректоры по научной работе, – я согласился. Дело надо было делать.
Стал проректором и сразу открыл специальность по робототехнике и то, что сейчас у нас есть. Кафедра начала жить, развиваться.
– А за те два года, что Вы были проректором при Кожевникове, Вы думали, что когда-нибудь станете ректором?
– Честно скажу – никогда не думал. Я очень уважал Юрия Васильевича, он нам читал лекции по теории оптимального управления. Мы с ним еще почти земляки были… Когда он в 55 лет решил уйти с поста ректора, я расстроился – у него был такой мощный ресурс: делегат 22 съезда КПСС, ученик его (Р.И.Адгамов) руководит отделом науки в обкоме. Только работай! Я его уговаривал. Но Юрий Васильевич был неумолим: “Это – не мое”.
Когда я был проректором, Юрий Васильевич давал мне разные поручения, например, по капитальному строительству, и в министерстве считали, что в КАИ появился проректор по капитальному строительству с фамилией “Дегтярев”.
Нужно было ходить и в другие министерства. Прихожу в Минобщемаш, пытаюсь завести разговор. А мне: “А вы кто такой? – Я проректор по науке. – А почему вы этими вопросами занимаетесь? Это в компетенции ректора”. Я понял, что для пользы дела надо становиться ректором. И когда Юрий Васильевич оставил свой пост, я решил попробовать. Так что карьеру я делал по необходимости – и вот 20 лет пролетели, как один денек.
– С чего Вы начали, став ректором?
– 80-е годы, как теперь видится, были прекрасным временем для работы. Много было крепких связей и возможностей. Чтобы упрочить положение института, надо было добывать для него деньги – чтобы интенсивнее развиваться. Мы тогда тесно работали, в основном, с авиапромом и радиопромом. А были же еще министерства электронной промышленности, общего машиностроения, оборонное, строились КамАЗ и ЕлАЗ, которым помогало автомобильное министерство. И я решил их всех охватить. Мне очень помог тогдашний первый секретарь обкома Гумер Исмагилович Усманов. Он сам представлял меня министрам, говоря, что у КАИ – гигант-ские планы по развитию, по строительству, что надо бы помочь. И мы договаривались.
Через два года после избрания ректором я уже знал, как, когда и на какие средства мы будем строить КАИ-град. Было, конечно, множество препятствий и трудностей, мы их преодолевали. Но тут страна наша рухнула…Правда, деньги, которые нам давали отраслевые министерства, мы успели переправить на жилье. В 88-90 годах КАИ получил больше квартир, чем все вузы республики вместе взятые. Потом была темная полоса девяностых годов, когда стало совсем худо. Проблески начались только в этом веке. Всем стало полегче.
– Геннадий Лукич, какова, на Ваш взгляд, стратегия развития нашего университета в связи с новыми веяниями со стороны руководства страны (поддержка наукоемких областей, инженерных, оборонных специальностей)?
– Считаю, что выработанная в течение перестроечных лет стратегия КАИ остается неизменной. Время показало: все, что делалось, было сделано правильно. Наш вуз стал техническим университетом, уйдя от узкой авиационной направленности. Не знаю, как дальше будет развиваться авиация, но прежней она не станет. Даже при благоприятном развитии она сократится в разы. Поэтому мы уже давно ориентируемся не только на авиационную отрасль. Мы с вновь открытыми специальностями нужны теперь всем – и авиации, и автомобилистам, и энергетикам. Развернули работу в области информационных технологий. Это тоже сегодня актуально.
– А что изменится в связи с получением инновационного гранта?
– Лицо нашего университета меняется во времени. Это неизбежно и правильно.
Инновационная образовательная программа дает нам возможность расширить спектр образовательных услуг, которые мы можем оказывать населению, специалистам других предприятий. Система дополнительного образования должна развиваться всегда, потому что человек должен учиться и переучиваться всегда, всю жизнь. Надо менять компетенции, чтобы быть востребованным на современном рынке труда. Если мы рационально используем деньги, которые предоставляет эта программа, у нас значительно расширятся возможности выполнения научно-исследовательских работ, разработки новых технологий, сферы дополнительного образования.
– Видно, что в понятие “дополнительное образование” Вы вкладываете очень многое и относитесь к нему с большим пиететом. А можно об этом поподробнее?
– Эффективность нашей работы зависит от того, как мы ее организуем. Это касается всего, в том числе и дополнительного образования. А оно включает в себя очень многое.
Например, сейчас в рамках инновационной программы идет мощное переоборудование, переквалификация кадров, повышается уровень квалификации преподавателей. Для чего? – для того, чтобы усилить целевую подготовку специалистов. Мы взяли курс на всестороннее сближение с предприятиями, создали УНИКи. Представлялось, что все заработает: студенты за год до защиты диплома приходят на заводы, работают там, показывают себя, свои возможности, видят, что такое реальная деятельность. Я думал, что вместе со студентом на завод придет и преподаватель, который сейчас оторван от реального производства. Хоздоговорных работ стало мало, и я надеялся, что на заводе студенты и преподаватели будут вместе что-то делать, зарабатывать. Но поначалу не получилось, потому что предприятия оказались к этому не готовы: у них нет заказов, нет работы, молодежь от них бежит, а старикам не до этого. Но вот сейчас картина постепенно меняется – появились госзаказы, появились деньги, началась работа. И обнаружилось, что работать-то некому. Теперь на предприятиях поняли, что готовить хорошего специалиста можно только вместе. Вот почему мы все вместе переосмысливаем и перекраиваем наши планы, занимаемся переподготовкой. Это делает нас сильнее, и предприятия видят в нас эффективных партнеров.
Второй пример – наши филиалы. Открыв их и поддерживая, мы даем людям возможность учиться дома. Для многих это – благо, облегчение. Нам надо развиваться, чтобы давать качественное образование не только в КАИ, но и в других городах, где есть наши филиалы. Этому должны способствовать современные информационные технологии, развитие дистанционного образования. Филиалы – наш резерв на период демографического кризиса.
– Верите ли Вы, что забытое слово “инженер” когда-нибудь снова станет произноситься с почтением и уважением?
– Сейчас все начинают понимать это – важность и престижность инженерных специальностей. Но мы всегда в основном готовили инженеров. Даже экономисты, которых мы теперь выпускаем, отличаются от тех, кого готовят КГУ и КФЭИ. Мы готовим их с элементами технологии.
– Недавно вице-премьер Медведев посетовал, что наши вузы так много наплодили юристов и экономистов, что пора уже эти специальности сократить, а упор делать на подготовку инженеров.
– Это, конечно, правильно, но нельзя же все эти специальности закрывать. Мы привыкли, что человек получает образование для общества. А в конституции, в законе об образовании сказано, что человек прежде всего получает образование для себя. Если он хочет получить экономическое образование и готов платить за это, как можно лишать его такой возможности? По большому счету, сейчас все должны быть экономистами – разве плохо инженеру иметь экономические знания? А как у нас в КАИ появились юристы? Здесь было посложнее, чем с экономистами. Ко мне пришли студенты: хотим получать юридическое образование.
Решив их поддержать, я обратился за помощью в Казанский, а затем в Удмуртский университеты. Но оказалось, что действовать надо своими силами, самостоятельно. Свою лицензию на открытие юридических специальностей получили с помощью ректора МГУ В.Садовничего. В начале это была дополнительная специальность, а затем стала основной. И она востребована студентами.
– С каким типом людей Вам лучше всего работается?
– Всегда приятно и легко работать с людьми решительными, у которых слово не расходится с делом. Сложно, когда у человека вдруг позиция меняется: сегодня он так думает, завтра – иначе.
– В течение 20-летнего ректорства приходилось ли Вам разочаровываться в людях?
– Было. Не могу сказать, что часто.
– А как Вы выходите из психологически трудных ситуаций?
– Думаю. Допускаю, что всякий человек имеет право на ошибку. Стараюсь, по крайней мере, не помнить зла. Ну, если не может человек иначе – что ж на него обижаться. Другое дело, если у него была возможность уйти от ошибки, но он ею воспользоваться не захотел.
– А враги у Вас есть?
– Есть, оказывается. Утешает только то, что это люди непорядочнейшие.
– Геннадий Лукич, ректор – это больше ученый или администратор?
– Ректор – это менеджер, прежде всего. Что-то я сделал, многое знаю, многое могу, поэтому нельзя сказать, что я не ученый. Другое дело, удается ли сделать то, что мог бы сделать. Вот теперь книгу хочу написать – “22 года в перестройке”. Посмотрим, что удастся.
– Что Вам интересно кроме работы?
– Меня очень занимает жизнь моих детей, внуков. У меня пять внучек, один внук и один правнук.
– Часто видитесь?
– Стараюсь.
– А отдыхаете как?
– По субботам уезжаю на дачу. Сейчас, зимой, катаюсь там на лыжах. Иногда хожу на охоту, за грибами, люблю рыбалку.
– Среди студентов бытует мнение, что Дегтярев – человек без комплексов. А как Вы относитесь к сегодняшним студентам?
– К студентам я всегда относился хорошо. Сегодняшние студенты, в отличие от нас, гораздо больше сориентированы на конкретную жизнь. Они гораздо быстрее, чем мы когда-то, начинают понимать, что никто за них их жизненные вопросы не решит, все их ориентиры гораздо более внятны. Больше понимают, что им нужно, в них больше избирательности. В отличие от меня, сегодняшний студент на стипендию не проживет, у него другое отношение к жизни. Но не любить их, сегодняшних, нельзя. У каждого из них свои планы, и нам надо помогать их реализовывать.
– Самая большая Ваша радость на посту ректора?
– Победа в конкурсе инновационных программ. Мы шли к ней с большими сложностями. Сколько я высоких кабинетов обошел, были десятки разных объяснений по программе. В Москве не раз слышал, что не дадут на Татарстан больше одной награды. А она уже обещана КГУ! Тут еще эта история со взятками, когда нас по центральному ТВ показали. Ну, думаю, – все. И вот сижу на вокзале, в зале ожидания, полчаса до поезда. И тут – звонок: “Поздравляем, вы прошли!” Чувства захлестнули – я заплакал. Женщина, сидящая рядом, всполошилась: что с вами? А я говорю: это от счастья!
– Каких основных правил в жизни Вы придерживаетесь?
– Как Путин сказал: не врать. Если пообещал, сказал – сделать. Не знаю, верили мне или нет, но я всегда всем говорил: никогда не делаю того, о чем не могу сказать, глядя в глаза. Убежден, что у моих оппонентов нет аргументов для обвинения меня в том, что я что-то недоговорил. Если обещаю, стараюсь сделать. Быть человеком слова. И слава Богу, по жизни меня ведет чувство ответственности.
– Геннадий Лукич, как Вы чувствуете себя в новом качестве – президента КГТУ-КАИ?
– Да, статус изменился. И, честно сказать, нелегко оказаться в этом новом состоянии и чувствовать себя удовлетворенным. Я привык принимать решения. Правильные или неправильные, но это были мои решения. Почти никогда не принимал таких, с которыми не был бы согласен каждой клеточкой. Видимо, долго еще буду страдать от того, что что-то делается не так, что я бы сделал по-другому. Но с новой жизнью надо свыкнуться и помогать ей всем, чем могу. Понимаю также, что, как сказал наш поэт-каист, “мое отечество – КАИ, здесь всё – своё, здесь все свои” и другого не будет. Поэтому мечтаю быть полезным для него еще долго.
